Константин Случевский
Светлой искоркой в окошко Месяц к девушке глядит... "Отвори окно немножко",- Месяц тихо говорит.
"Дай прилечь вдоль белых складок Гостю, лунному лучу, Верь мне, всё придет в порядок, Чуть над сердцем посвечу!
Успокою все сомненья, Всю печаль заговорю, Все мечты, все помышленья, Даже сны посеребрю!
Что увижу, что замечу, Я и звездам не шепну, И вернусь к заре навстречу, Побледневши, на луну..."
Ты понимаешь ли последнее прости? Мир целый рушится и новый возникает... Найдутся ль в новом светлые пути? Весь в неизвестности лежит он и пугает. Жизнь будет ли сильна настолько, чтоб опять Дохнуть живым теплом мне в душу ледяную? Иль, может быть, начав как прежде обожать, Я обманусь, принявши грезу злую За правду и начав вновь верить, вновь мечтать О чудной красоте своих же измышлений, Почту огнем молитвенных стремлений Ряд пестрых вымыслов, нисколько не святых, И этим вызову насмешку уст твоих?
Сегодня день, когда идут толпами На гробы близких возлагать венки... О, не скупись последними цветами! Не пожалей движения руки!
На грудь мою клади венок твой смело. Вторично ей в любви не умирать... Как я любил... как страсть во мне горела. Из-под венка, поверь мне, не узнать.
Когда обширная семья Мужает и растет, Как грустно мне, что знаю я То, что их, бедных, ждет. Соблазна много, путь далек! И, если час придет, Судьба их родственный кружок Опять здесь соберет! То будет ломаный народ Борцов-полукалек, Тех, что собой завалят вход В двадцатый, в лучший век... Сквозь гробы их из вечной тьмы Потянутся на свет Иные, лучшие, чем мы, Борцы грядущих лет. И первым добрым делом их, Когда они придут, То будет, что отцов своих Они не проклянут.
Пред великою толпою Музыканты исполняли Что-то полное покоя, Что-то близкое к печали;
Скромно плакали гобои В излияньях пасторальных, Кружевные лились звуки В чудных фразах музыкальных.
Но толпа вокруг шумела: Ей нужны иные трели! Спой ей песню о безумье, О поруганной постели;
Дай ей резких полутонов, Тактом такт перешибая, И она зарукоплещет, Ублажась и понимая...
Куклу бросил ребенок. Кукла быстро свалилась, Стукнулась глухо о землю и навзничь упала... Бедная кукла! Ты так неподвижно лежала Скорбной фигуркой своей, так покорно сломилась, Руки раскинула, ясные очи закрыла... На человека ты, кукла, вполне походила!
Я яд дурмана напущу В сердца людей, пускай их точит! В пеньку веревки мысль вмещу Для тех, кто вешаться захочет!
Под шум веселья и пиров, Под звон бокалов, треск литавров Я в сфере чувства и умов Вновь воскрешу ихтиозавров!
У передохнувших химер Займу образчики творенья, Каких-то новых, диких вер Непочатого откровенья!
Смешаю я по бытию Смрад тленья с жаждой идеала; В умы безумья рассую, Дав заключенье до начала!
Сведу, помолвлю, породню Окаменелость и идею И праздник смерти учиню, Включив его в Четьи-Минею.
Возьмите все - не пожалею! Но одного не дам я взять - Того, как счастлив был я с нею, Начав любить, начав страдать!
Любви роскошные страницы - Их дважды в жизни не прочесть, Как стае странствующей птицы На то же взморье не присесть.
Другие волны, нарождаясь, Дадут отлив других теней, И будет солнце, опускаясь, На целый длинный год старей.
А птицам в сроки перелетов Придется убыль понести, Убавить путников со счетов И растерять их по пути...
Мне ее подарили во сне; Я проснулся - и нет ее! Взяли!.. Слышу: ходят часы на стене,- Встал и я, потому что все встали.
И брожу я весь день, как шальной, И где вижу, что люди смеются,- Мнится мне: это смех надо мной, Потому что нельзя мне проснуться!
Вдоль бесконечного луга — Два-три роскошных цветка; Выросли выше всех братьев, Смотрят на луг свысока.
Солнце палит их сильнее, Ветер упорнее гнет, Падать придется им глубже, Если коса подсечет...
В сердце людском чувств немало... Два или три между них Издавна крепко внедрились, Стали ветвистей других!
Легче всего их обидеть, Их не задеть — мудрено! Если их вздумают вырвать — Вырвут и жизнь заодно...
В час смерти я имел немало превращений... В последних проблесках горевшего ума Скользило множество таинственных видений Без связи между них... Как некая тесьма, Одни вослед другим, являлись дни былые, И нагнетали ум мои деянья злые; Раскаивался я и в том, и в этом дне! Как бы чистилище работало во мне! С невыразимою словами быстротою Я исповедовал себя перед собою, Ловил, подыскивал хоть искорки добра, Но все не умирал! Я слышал: "Не пора!"
Толпа в костеле молча разместилась. Гудел орган, шла мощная кантата, Трубили трубы, с канцеля светилось Седое темя толстого прелата; Стуча о плиты тяжкой булавою, Ходил швейцар в галунном красном платье; Над алтарем, высоко над стеною, В тени виднелось Рубенса "Распятье"...
Картина ценная лишь по частям видна: Христос, с черневшей раной прободенья, Едва виднелся в облаке куренья; Ясней всего блистали с полотна Бока коня со всадником усатым, Ярлык над старцем бородатым И полногрудая жена...
В его поместьях темные леса Обильны дичью вкусной и пушистой, И путается острая коса В траве лугов, высокой и душистой... В его дому уменье, роскошь, вкус — Одни другим служили образцами... Зачем же он так грустен между нами И на сердце его лежит тяжелый груз! Чем он страдает? Чем он удручен И что мешает счастью?..— Он умен!
В душе шел светлый пир. В одеждах золотых Виднелись на пиру: желанья, грезы, ласки; Струился разговор, слагался звучный стих, И пенился бокал, и сочинялись сказки.
Когда спускалась ночь, на пир являлся сон, Туманились огни, виденья налетали, И сладкий шепот шел, и несся тихий звон Из очень светлых стран, и из далекой дали...
Теперь совсем не то. Под складками одежд, Не двигая ничуть своих погасших ликов, Виднеются в душе лишь остовы надежд! Нет песен, смеха нет и нет заздравных кликов.
А дремлющий чертог по всем частям сквозит, И только кое-где, под тяжким слоем пыли, Светильник тлеющий дымится и коптит, Прося, чтоб и его скорее погасили...
Будто месяц с шатра голубого, Ты мне в душу глядишь, как в ручей. Он струится, журча бестолково В чистом золоте горних лучей.
Искры блещут, что риза живая... Как был темен и мрачен родник - Как зажегся ручей, отражая Твой живой, твой трепещущий лик!..
Когда свет месяца бесстрастно озаряет Заснувший ночью мир и всё, что в нем живет, Порою кажется, что свет тот проникает К нам, в отошедший мир, как под могильный свод.
И мнится при луне, что мир наш - мир загробный, Что где-то, до того, когда-то жили мы, Что мы - не мы, послед других существ, подобный Жильцам безвыходной, таинственной тюрьмы.
И мы снуем по ней какими-то тенями, Чужды грядущему и прошлое забыв, В дремоте тягостной, охваченные снами, Не жизнь, но право жить как будто сохранив...
* Вечный свет (лат.). - Ред.