Высокие ступени

ВЫСОКИЕ СТУПЕНИ

От дольних нив – туда, где жизни широта и полнота Любых изъянов лишена, как и любых же мыслимых ограничений, Где, пеня радужные волны, в бликах горних отражений Бездонная пучина творческого духа бесконечно разлита, Где явь чудеснее, чем самая прекрасная и смелая мечта, Туда, туда – под попеченье Вышней благодатной сени – Возносят жизненного подвига высокие ступени, Ведут великого упорства и терпения нас тесные врата...

КАК СОЛНЦУ ЖИЗНИ

В канве веков один из Обликов Великих досточтимых избери Вдоль жизни собственной примера ради и для подражанья; И уже после ты с настойчивостью и без колебанья Ему в поступках всех своих и устремлениях и помыслах втори; Как будто бы Его глазами на себя, как и на всё вокруг, смотри, Как луговой гелиотроп, держась в Его в веках немеркнущем сиянье, Как Солнцу жизни Самому в неутомимом предстоянье Дозорным неусыпным духом – от зари и до зари!

НЕУМОЛИМОЙ ЧЕРЕДОЙ

Из небытья на свет являясь в свой черёд, однажды в сумраке предвечном Всё канет вновь неумолимою сплошною чередой. – Иль не всему, однако, сущему под небесами срок отмерен свой Часов, минут в потоке пенистом, потоке быстротечном? И не имеется здесь, кажется, ни в чём, словно в расчёте безупречном, Ошибки или же погрешности, хотя бы небольшой… Пускай себе клубится яро где-то Хаос первозданный Мировой, Меняя лик свой, как протей, в преображенье бесконечном!

В КРУГОВОРОТЕ ВРЕМЁН

Пожухнув, излиняв по осени, опять мир обновляется к весне – Из года в год в безостановочном времён круговороте, Так сердце – равно среди бденья и во сне – всегда находится в работе, И днём, не видимые глазу, звёзды светят в вышине, Так дремлющая сила жизни в час урочный пробуждается в зерне, На почву брошенном – своём всего лишь временном оплоте, Так Божье Слово, прозвучав в канун Творения на высочайшей ноте, Ещё витает его долгим эхом в полной тишине...

САМАЯ БОЛЬШАЯ ТАЙНА

Исконное, величье сердца человеческого – в детской простоте, В неугасимости, а также ровности его горенья; Как мякоть плода – в кожуре, заключено оно в его долготерпенье, В его природной и ничем неистребимой доброте... Его же самая большая тайна прячется ли в том, как забытье Блаженно-сладостное, еле уловимом ощущенье Рождения какой-то новой жизни, там, где в глубине его биенья Иное – и, быть может, истинное – зреет Бытие?!