Палимпсест

Новосельем скользя по шершавому краю движенья, мы восполняем тщедушные игры с тельцами — золотыми, медными, деревянными и прочими мертвецами. Так, в стихах позволяя себе быть совершенно косноязычным, я свожу на нет эффект своего присутствия в литературе. Съеживаются обрывки мягкой телячьей кожи, разукрашенные письменами, с киноварными буквами, с завитушками на полях и Давидом, играющим на кифаре, превращаются в черную пыль, застилающую несуществующие горизонты. Чтоб потом золотыми росчерками выводили писцы стареющей расы капризные буквы, поджав капризные губы, стараясь не разорвать ожерелье из зубов дракона и сиреневых шишечек кипариса, из лимонных зернышек, костяных пластинок и перышек попугая. И мохнатою тенью крадется закат по лицам, словно царская дочка на шубе лежит нагая.