* * *

Им не удастся меня убедить в беглом течении красноречивой строки, научить вычурным поклонам, изысканной маете — натягивая среди ночи на голые плечи пиджак, не прохриплю о согласии на неродном языке. Мягкая пыль стелется бахромой, рваный край жизни набухает воровскою пеной, отвесные скалы лижут взгляда ладонь, голод скребется черствою коркой по звериному чреву. Кормчий — отсутствие силы, побег омелы в руках, гибкое просторечие червленой тяжелой лозы, скольжение по небритой щеке назойливой медоточивой слезы подобно полету ангела по стеклянному разогретому небу. Настоящее дело стелется как трава, никнет ракитою в лоно лесных запруд. Зверь, что крадется по следу, знает волчьи права и не останется там, где его запрут.