Посвист пуговиц

Последними гибнут осенние осы. Осыпанный наполовину лесок — их прибежище. Божемой, они, разноцветным нектаром не будучи сытые почти никогда в этой маленькой жизни, встревожены

полетом в посмертье: в свой рай насекомый, что сотами, как кафелем сладким, наверное, все-таки выложен; они улетают не клином, а дикими сотнями, усатые вжикалки — жалкие, сладкие, рыжие.

Шуршит, осыпаясь, труха иневатого синего (читай: синеватого инея) — травы истроганы иголкой невинности савана этого мнимого: ведь он осыпается, ибо зеленые — вздрогнули.

Вот ос и осыня любовь замышляют последнюю, а ну, торопитесь, о музы щербатого Осипа, а ну, накалякайте быстро жужжалку-наследника, пока еще осень в вас снегом с размаху не бросила —

молчат, осыпаются крыльями, ножками, кольцами, что к жопкам осиным под видом тельняшки пришпилены. Беру насекомые дольки замерзшими пальцами и в пыль превращаю почти что уже без усилия.