* * *

Мне страшны красноватые шеи в шинельную скатку, эти пролежни правды, что била штыком под лопатку, эти рытвины веры, разломы цепных кадыков, эти синие слепки застегнутых воротников, застигавших врасплох! И — смотри за инверсией ниток — пуля спит в карабине, а пуговица свистит, и читает мой свиток сквозь щелку иглы инвалид, он еще мне — крест-накрест — пришьет пролетающий слиток...

Посвист пуговиц потных над вздувшимся миром стоит. Этот мир подноготный трещит, потому что пришит, рвется справа и слева, уже продырявить готов косоглазую плевру еще не пришитых миров. Потому я, наверно, из вытянутых свитеров не вылажу. Рубаха? Всегда воротник расстегну, чтоб идущим на запах рукам изнывающих женщин было меньше работы, тяжелой, забывчивой, меньше хоть на пуговицу на одну.

Мне такая тибетская шея нужна, чтобы мочкою уха искру из плеча высекать позволяла она!

Я хожу в магазины остывшей одежды и в них ледяной гильотины свободный ищу воротник!