Паучёк

Под английским дождем паутинка, которую он сотворил по подобию некогда лучших времен, провисает и рвется. Огромные капли до срока рушат ткань мироздания. Время безжалостно для ощущающего себя как разбухшая тля уроженца Востока.

Можно спрятаться в щель между рамами, заново свить уязвимое кружево, выпустить первую нить и за ней остальные. Но огненный шлейф сигареты, рассыпающей искры за толстым оконным стеклом, вероятно, пугает его окончательным злом — наподобье кометы.

Получается так, что единственный выход иском между влагой и пламенем, временем и языком. Обитателю мира сего, не в укор поднебесью, совершенно бессмысленно плакаться и вопрошать... Как бы там ни случилось, но я научился дышать этой дьявольской смесью.

Как бы там ни случилось — плевать, что стоит на кону, и какая страна за окном, и какому рожну вознамылился теплый аукнуть свое кукареку. Ткань разодрана в клочья и ливень бессмысленно лют, и окурок летит за окно как бесславный салют уходящему веку.

Все едино, струя дождевая и клейкая нить отучают тебя от роскошества плакать и пить, репетировать гибель, неделями не просыхая. Истончают тебя по подобию ткани, зане невозможно поверить, что завтра в промытом окне, беззаботно порхая,

проживатель единственной жизни, ослушник и мот выбирает себе в достояние ветер и мед. Медуницы и осы его обувают на бабки. У него получается легше и много вольней, на него ополчаются орды сановных свиней, он пьянеет с полбанки...

Настороженным глазом буравя наставшую тьму, под английским дождем потихоньку смекаешь, к чему каббалисты рисуют пробелами между словами. Паутина разодрана в клочья. Из черных прорех без помех хлещет ливень, который когда-нибудь всех уравняет правами.