* * *

За окошком свету мало, белый снег валит-валит. Возле Курского вокзала домик маленький стоит.

За окошком свету нету. Из-за шторок не идет. Там печатают поэта — шесть копеек разворот.

Сторож спит, культурно пьяный, бригадир не настучит; на машине иностранной аккуратно счетчик сбит.

Без напряга, без подлянки дело верное идет на Ордынке, на Полянке, возле Яузских ворот...

Эту книжку в ползарплаты и нестрашную на вид в коридорах Госиздата вам никто не подарит.

Эта книжка ночью поздней, как сказал один пиит, под подушкой дышит грозно, как крамольный динамит.

И за то, что много света в этой книжке между строк, два молоденьких поэта получают первый срок.

Первый срок всегда короткий, а добавочный — длинней, там, где рыбой кормят четко, но без вилок и ножей.

И пока их, как на мине, далеко заволокло, пританцовывать вело, что-то сдвинулось над ними, в небесах произошло.

За окошком света нету. Прорубив его в стене, запрещенного поэта напечатали в стране.

Против лома нет приема, и крамольный динамит без особенного грома прямо в камере стоит.

Два подельника ужасных, два бандита — Бог ты мой! — недолеченных, мосластых по Шоссе Энтузиастов возвращаются домой.

И кому все это надо, и зачем весь этот бред, не ответит ни Лубянка, ни Ордынка, ни Полянка, ни подземный Ленсовет, как сказал другой поэт.