* * *

В дикой злобе чухонских болот, там, где клюква кровит и морошка, гнус язвит и досадная мошка, всех-то радостей — вяжущий рот, несъедобный, невызревший плод, оправдание жизни недолгой тех, кто выморен был и оболган или в яме живых нечистот шевелился и думал — живет. Всех-то радостей — плод небывалый, истекающий клюквенным, алым соком прямо на наших глазах. Где же публика с трепетным «ах!»? Коль жива — с пораженьем в правах. Всех-то радостей — плод небольшой, все, что было и есть за душой. Не словесности нашей обнова, но предсмертное, горькое слово, раскаленного олова след. И не гордость отечества. Нет.