* * *

...Душа, как скрипка, плачет от прикосновения любого... Я в Липках средь пород и мод увидел горбуна хромого.

Горбом через ныряя шаг он шел, и тень его, казалось, его тащила, как бурлак, то удлинялась, то сжималась.

Рубль двадцать правая клешня, и шаг то кованый, то зыбкий... Он взгляд такой метнул в меня — как рашпилем сыграл на скрипке.

И было мне понять дано тем цепким взглядом исподлобья, что состраданье рождено из опасения подобья.

Я сам поймал себя на том, что выражением участья хотел прикрыться, как щитом, от горькой участи несчастья.

Я всей упругостью хребта почувствовал в момент сближенья, как обнажилась нагота инстинкта самосохраненья.

Но стыд сознанья моего, должно быть, выявился четко: я видел: злое торжество он вылил в складки подбородка.

И, плащ одернув на горбе, с такой насмешкою прошаркал... Мне стало так не по себе, что я чуть не бежал из парка.

— Обида, гордость, горб, клешня — все это навалилось разом, все это, нервы леденя, дезориентировало разум.

И свет белесых фонарей карался холодом загробным, и лишь хотелось поскорей куда-нибудь, к себе подобным.

О Господи, какой экстаз, какая сладкая отрада нырнуть в тепло родного стада!

Толпа разъединила нас.