Петербург

А если лошадь, то подковы, Что брызжут сырью и сиренью, Что рубят тишину под корень Непоправимо и серебряно. Как будто Царское Село, Как будто снег промотан мартом. Еще лицо не рассвело, Но пахнет музыкой и матом. Целуюсь с проходным двором, Справляю именины вора. Сшибаю мысли, как ворон У губ с багрового забора. Мой день страданьем убелен. И, под чужую грусть разделан, Я умилен, как Гумилев За три минуты до расстрела! О! Как напрасно я прождал Пасхальный почерк телеграммы. Мой мозг струится, как Кронштадт. А крови мало, слышишь, мама? Откуда начинает грусть? Орут стихи с какого бока, Когда вовсю пылает Русь И Бог гостит в усадьбе Блока?! Когда с дороги, перед вишнями Ушедших лет, цветущих лет Совсем сгорают передвижники, И есть они, как будто нет! Не попрошайка я, не нищенка, Прибитая злосчастной верой, А Петербург, в котором сыщики И под подушкой револьверы. Мой первый выстрел не угадан, И смерть напрасно ждет свиданья. Я околдован, я укатан Санями золотой Цветаевой. Марина, ты меня морила, Но я остался жив и цел. А где твой белый офицер С морошкой молодой молитвы? Марина, слышишь? Звезды спят. И не поцеловать досадно. И марту храп до самых пят. И ты как храм, до слез до самых. Марина, ты опять не роздана. Ах, у эпох, как растерях, Поэзия — всегда Морозова! До плахи и монастыря. Ее преследует собака, Ее в тюрьме гноит тоска. Горит как протопоп Аввакум Бурли-бурлючая Москва. А рядом, под шарманку шамкая, Как будто бы из-за кулис, Снимают колокольни шапки, Приветствуя социализм!