* * *

Еще далёко мне до патриарха, Еще не время, заявляясь в гости, Пугать подростков выморочным басом: «Давно ль я на руках тебя носил!» Но в целом траектория движенья, Берущего начало у дверей Роддома имени Грауэрмана, Сквозь анфиладу прочих помещений, Которые впотьмах я проходил, Нашаривая тайный выключатель, Чтоб светом озарить свое хозяйство, Становится ясна. Вот мое детство Размахивает музыкальной папкой, В пинг-понг играет отрочество, юность Витийствует, а молодость моя, Любимая, как детство, потеряла Счет легким километрам дивных странствий. Вот годы, прожитые в четырех Стенах московского алкоголизма. Сидели, пили, пели хоровую — Река, разлука, мать-сыра земля. Но ты зеваешь: «Мол, у этой песни Припев какой-то скучный...» — Почему? Совсем не скучный, он традиционный.

Вдоль вереницы зданий станционных С дурашливым щенком на поводке Под зонтиком, в пальто демисезонных Мы вышли наконец к Москва-реке. Вот здесь и поживем. Совсем пустая Профессорская дача в шесть окон. Крапивница, капризно приседая, Пропархивает наискось балкон. А завтра из ведра возле колодца Уже оцепенелая вода Обрушится к ногам и обернется Цилиндром изумительного льда. А послезавтра изгородь, дрова, Террасу заштрихует дождик частый. Под старым рукомойником трава Заляпана зубною пастой. Нет-нет, да и проглянет синева, И песня не кончается. В пpипеве Мы движемся к суровой переправе. Смеркается. Сквозит, как на плацу. Взмывают чайки с оголенной суши. Живая речь уходит в хрипотцу Грамзаписи. Щенок развесил уши — His master’s voice. Беда не велика. Поговорим, покурим, выпьем чаю. Пора ложиться. Мне, наверняка, Опять приснится хмурая, большая, Наверное, великая река.