* * *

Я прошептал: останься неизменной, как только даль придуманной страны, — поклонницею терпкого глинтвейна над городом вокзалов и шпаны.

Чужих квартир уютом горьковатым до низких туч наполнившийся дом... Как сладко быть больным и виноватым, словно слова оставив на потом.

И как легко уйти, припоминая уже как будто бывшие во сне — и эту дрожь прощальную трамвая, и циферблат в заснеженном окне.

Но мчаться вновь, как догоняя вора незримого на улицах пустых, и путаться в автобусах и скорых вагонах, словно в истинах простых —

чуть горьковатых, точно дым табачный, — влекущих нас к законному концу, как поздний мой, полупустой прозрачный троллейбус «Б», ползущий по кольцу.