Любовь

Восторги, страсти и мечты,
Все, что волнует нашу кровь, —
Питает ясный, чистый свет
Твоих лампад, Любовь.

Мне часто снится наяву
Воспоминанье дней былых,
Когда лежал я на холме
У башен вековых.

С зарей мешался блеск луны
И предо мной стояла дева, —
Моя надежда и любовь,
Мой ангел — Женевьева.

Я пел, и слушала она,
Облокотясь у изваянья
Стального рыцаря — в лучах
Закатного сиянья.

Так мало горя и забот
В душе у юной Женевьевы,
Но любо слушать ей мои
Печальные напевы.

Я пел ей повесть старины.
Рассказ был мрачен и печален,
Суров и дик, как скорбный вид
Седеющих развалин.

Она внимала, глядя ниц,
В румянце нежного смущенья,
Боясь взглянуть и встретить взгляд
Любви и восхищенья.

О скорбном рыцаре гласил
Рассказ далекой старины
Как обожал он десять лет
Принцессу той страны.

Как он страдал ... Но мой напев
Подобен страстной был мольбе,
Как будто пел я о другом,
А думал о себе.

Она внимала, глядя ниц,
С волненьем пламенным в крови,
Прощая пристальный мой взгляд,
Исполненный любви.

Когда ж я пел, с каким стыдом
Был верный рыцарь прогнан прочь,
И, обезумев, в чащах гор
Скитался день и ночь,

Как выходя из темных нор,
Иль выбегая из дубрав,
Иль возникая в блеске дня
Среди зеленых трав, —

Как у разбойников отбил
Безумец даму в поздний час, —
Не зная сам, кого от мук
И от позора спас.

И как, в раскаянье обвив
Колена рыцаря рукой,
Пыталась леди возвратить
Душе его покой.

И в тихий грот его взяла
И не смыкала ночью глаз,
Пока в себя он не пришел —
Увы, в предсмертный час,

И прошептал ... Но лишь достиг
Я скорбной повести предела,
И, дрогнув, голос мой упал
И арфа онемела, —

Все то, что властно над душой,
Объяло сердце Женевьевы:
Волшебный вечер, мой рассказ,
И скорбный вздох напева,

И дум и чувств неясный рой,
И страх, дающий жизнь надежде,
И все желанья, глубоко
Подавленные прежде, —

Все потрясло ее до слез —
Любви, восторга, состраданья...
И шепот с губ ее слетел —
Чуть слышный, как дыханье.

Она звала меня — и грудь
Ее вздымалась молодая.
Поймав мой взгляд, она ко мне
Приблизилась, рыдая.

Руками шею обвила,
Приникла робко и несмело,
И мне украдкою в лицо,
Откинувшись, смотрела.

То страсть была — и страх, и стыд,
И было робкое стремленье
Тесней прижать младую грудь —
И скрыть ее волненье.

Но успокоенная мной,
В своей любви призналась дева
И с той поры она — моя,
Мой ангел — Женевьева!